Для той работы выпускнику было задано исполнить картину на библейскую тему: «Иосиф, толкующий сны заключенным с ним в темницу хлебодару и виночерпию». Иванов легко справился с трудной темой.

Сначала он получил за мастерство золотую медаль, но затем завистники углядели в библейском полотне намек на расправу над декабристами (!).

Правда, дело замяли, но картину все же отвергли, и Иванову пришлось срочно писать новую тему «Беллерофонт отправляется в поход против Химеры». И снова успех.

В те годы было принято поощрять выпускников Академии поездкой в Италию, учиться у великих теней Рафаэля, Тициана и Тинторетто.

Зимой  1830 Александр Иванов уезжает в Италию на два года и остается в Риме на целых 28 лет!

Если следовать за словами Платона - Иванов впадает в творческое безумие, чтобы разродиться в прекрасном.

Ни смерть отца, ни смерть матери, ни смерть любимых сестер не  умолили анахорета вернуться на родину. (Правда, родители посетили сына в 1847 году и горячо хвалили его титанический труд). Там в Риме, сделав серию подготовительных картин, он начинает огромное полотно «Явление Мессии». Поначалу он планирует закончить работу для московского храма Христа Спасителя и в переписке с архитектором Тоном уточняет размеры той ниши в стене напротив алтаря, где поместится будущее грандиозное полотно.

Художник в Риме и строительство храма в Москве стартовали в один год, в 1837.

Постепенно труд Иванова превращается в род неистовой исполинской молитвы, а художник превращается в схимника. Если поначалу он еще пускает друзей в мастерскую, то постепенно закрывает наглухо двери и годами работает в полном одиночестве.

Вскоре о нем забыли.

Первым сообщил о шедевре Гоголь, который сумел войти в доверие к гению и восторженно написал о работе художника в статье «Исторический живописец Иванов», которую опубликовал в сборнике своих писем «Избранные места из переписки с друзьями».

«Предмет картины слишком значителен. - писал Гоголь, - Из евангельских мест взято самое труднейшее для исполнения, доселе еще не бранное никем из художников даже прежних богомольно-художественных веков...»
Голос Гоголя был услышан в России, и слух о грандиозной картине стал будоражить воображение современников. Каждый, кому повезло посетить Рим, искал доступ в мастерскую монаха с мольбертом. И что же? Почти10 лет Иванов никого к себе  не пускал!

Кстати, он подумывал изобразить среди толпы некрещеных евреев Гоголя и написал замечательный этюд, где нахмуренный Гоголь отвернулся от Христа.

Хотя из уважения к писателю Иванов поместил его в точку самую ближнюю к мессии.

Сейчас на том месте виден отрок в багровом хитоне, который глядит на Христа через правое плечо.

Легкая схожесть с Гоголем сохранилась.

Работа над полотном длилась ровно 20 лет.

Иванов жил почти в нищете. Все деньги, которые доставали родители и друзья шли на краски. С чем сравнить этот подвиг? Разве что с подвигом Серафима Саровского, который столько же лет прожил в келье посреди глухой тайги, ночами стоя в молитве на камне, а днем лаская рукой дикого зверя, медведя, который выходил к святому из чащи.

Только вместо чащи Иванова окружал блистательный Рим, то есть искушение было сильней, чем в Сибири.
В 1857 году Иванов, наконец, впервые показал свой законченный труд.

Первым полотно «Явление Христа народу» увидела вдовствующая императрица Александра Федоровна. Огромное полотно размером 540х750, сияя красотой, стояло у стены в окружении сотни эскизов. Почти сто лет ни в Европе, ни в мире равной по силе картины не было вплоть до появления «Герники» Пикассо и «Тайной вечери» Сальвадора  Дали.

Затем художник распахнул двери для всех желающих.

Картина произвела настоящий фурор. В те дни, пока картина находилась в Риме, она соперничала с фресками Микеланджело в Сикстинской капелле.

Весной 1858 года Иванов привозит полотно в Санкт-Петербург.

Император Николай Первый решил встретить картину по-царски и распорядился выставить ее для обозрения публики прямо в Зимнем дворце. Длинный ящик с завернутым холстом бережно внесли в Белый зал, где картину ждала рама, покрытая золотом. На следующий день во дворец прибыл сам император. Николай и его свита ликовали: русская кисть снова принесла славу Отечеству.

Это случилось 29 мая, художнику оставалось жить всего один месяц.

Между прочим, в этот же день триумфа Иванов получил выволочку от графа Гурьева. За что? За то, что встретил императора с бородой. «Русским нельзя носить бороды» воскликнул граф и пригрозил, что не допустит художника на церемонию освящения Исаакиевского собора, которая должна была состояться через два дня. Он возглавлял специальную комиссию по организации торжества.

20 лет писать встречу народа с мессией и вернутся в Отечество, чтобы получить нагоняй за небритый подбородок!
В этом глупом эпизоде, на мой взгляд, и проклюнулась быстрая гибель художника. Иванов занервничал. Сутолока, суета, поток публики и особенно разноголосица оценок еще сильней взвинтили его душу и тело. За считанные дни картину увидело больше 30 тысяч петербуржцев.

Между тем восприятие шедевра требовало некой сноровки от публики, поначалу картина не нравилась, производила впечатление гобелена, отрицательный гул заглушал триумф гения. Художник впал в нервную лихорадку. Устремившись на постановку «Ревизора» в Александринском театре, - эту пьесу ему вслух читал Гоголь, - Иванов сначала смеялся как ребенок, а затем стал негодовать на себя: тут надо больше плакать, чем хохотать. Его нервозность усиливалась с каждым днем. Последней пилюлей стал вопрос о цене, какую заплатит император за полотно. Иванова унижали слухи, что император назначит ему только лишь пенсию. 30 июня у художника началась «холера», врачи оказались бессильны, и 3 июля 1858 года художник скончался.

Через два часа после смерти на квартиру доставили щедрое решение императора о покупке картины за 15 000 рублей и назначении художнику пожизненной пенсии в 2000 рублей. Поздно.

И последнее.

Иванов обладал провидческим даром и не раз говорил друзьям, что в недалеком будущем Москва вернет себе положение первой столицы России,  и его полотно увезут из Петербурга.

А на вопрос, почему он так считает, отвечал, я вижу в Москве черты Рима.

Так и случилось.

Сначала картина была подарена Государем Московскому публичному музею, а ныне хранится в Третьяковской галерее.