Машков Илья Иванович
(1881-1944)
Экспонированное на первой выставке "Бубновый
валет" (1910) огромное полотно И. И. Машкова "Автопортрет и портрет
Петра Кончаловского" ошеломило многих. В полуобнаженных фигурах
музицирующих силачей с грубо размалеванными телами и шаровидными
бицепсами присутствовала та доза эпатажа, к каковой русская публика
в ту пору еще не привыкла. Картина и была задумана как манифест
нового подхода, предлагаемого новым выставочным сообществом.
Скандальная слава вообще сопутствовала молодому
Машкову - азартному и предприимчивому самородку, набравшемуся
жизненного опыта "в людях" (работая в лавках у торговцев),
прошедшему "университеты" в европейских музеях, но изгнанному в 1909
г. из стен МУЖВЗ. Впрочем, еще обучаясь, Машков с большим успехом
учил сам - его студия (1904-17; в 1925 преобразована в Центральную
студию АХРР) была самой дорогой и одновременно самой посещаемой в
Москве.
Поразив зрителей и критиков "варварским" напором
своей живописи на выставках "Золотого руна" и "Салона Издебского"
(1909-10), Машков нашел свое место среди художников, составивших
общество "Бубновый валет" (, и др.). "Валеты" утверждали материальность мира и
"низкого" предмета; щедрость и мажорность машковской палитры,
изобильность его натюрмортных постановок оказались созвучны
программе объединения.
В стремлении вернуть искусство "с небес на землю"
художники этого круга ориентировались на "ремесло" - уличную
вывеску, поднос, лубок. Машкову такое ремесло было родным с детства,
и примитивизм его натюрмортов и портретов - самый простодушный и
подлинный ("Ягоды на фоне красного подноса", "Натюрморт с ананасом",
оба 1908; "Портрет мальчика в расписной рубашке", 1909;
"Автопортрет", "Портрет дамы с фазанами", оба 1911, и др.).
Яркое начало стало одновременно "звездным часом"
художника - к середине 1910-х гг. его живопись утрачивает дерзкую
стихийность, зато возникает вкус к фактуре вещей, и сами эти вещи
делаются "избранными", драгоценными. Гиперболизм являет себя уже не
только в масштабе полотен, не только в "богатырстве" плодов и
грузности женских тел, но и в антикварном богатстве натюрмортных и
интерьерных сюжетов ("Натюрморт с парчой", 1914; "Натюрморт с
фарфоровыми фигурками", 1922, и др.).
Пристрастие к материальному миру, естественно,
приводит Машкова в классический лагерь: в 1920-е гг., в ситуации
противостояния "левых" и традиционалистов, он оказывается среди
последних и, в отличие от друзей-"валетов", вошедших в 1928 г. в
Общество московских художников, связывает свою судьбу с АХРР. В
тематической программе АХРР существовала установка на одическое
прославление прекрасного настоящего, куда вписывались съестные
"апофеозы" художника ("Хлебы", "Снедь московская. Мясо, дичь", обе
1924). Академический идеал советской живописи выглядит сбывшимся в
его натюрмортах 1930-х гг. ("Ананасы и бананы", 1938; "Клубника и
белый кувшин",1943). Но слишком многое из созданного им в поздний
период - ниже его возможностей, и, видимо чувствуя это, с середины
1930-х он подолгу живет в родной станице, уклоняясь от участия в
общественной и художественной жизни столицы. Новое, триумфальное
открытие живописи Машкова случится позднее, в связи с общим
интересом к искусству 1910-х гг. И в сознании потомков он останется
одним из самых ярких художников того времени.
|
